Вспоминается вчерашний вечер: монахи, которых мы спрашивали насчет посещения монастыря, на редкость дружелюбны и открыты. Общаются уважительно и вместе с тем свободно, но не доходя до панибратства. Грань эту хорошо чувствуют и соблюдают. Один из монахов, смеясь, объяснил, почему вокруг монастыря не стоит ходить ночью, – dog will barking and biting – и, наклонившись и хватая меня за икры рукой под хохот товарищей, показывал, как кусает собака. "Приходите лучше к шести утра на службу", – сказал он, когда все отсмеялись.

Стоя над холодной буржуйкой, я думаю, как быть теперь: согреться необходимо, потому что в буддистских монастырях не топят. Самое теплое место там это, видимо, кухня, куда "получить наряд" зимой – наверняка в удовольствие.

Пока бегаем в поисках людей, неким чудесным образом кто-то разжег огонь, и теперь, покуда разгорается пламя, стены печки нагрелись до комнатной температуры. В общем, нашу с Ксюшей радость можно было понять, когда появился наконец хозяин гестхауза и мы бросились к нему, как к родному.
– Простите, а можно заказать чаю? – спрашиваем наперебой.
Хозяин смотрит непонимающими глазами, что-то скороговоркой говоря себе под нос. В руке его покачивается курильница, из которой тянется терпкий можжевеловый дым.
– Tea, drink, hot water? – тщетно вопрошаем мы.
В ответ все тот же непонимающий взгляд, бормотание, в котором, правда, на этот раз отчетливо проскочило "Ом ма ни пад ме хум". Дядька молится, видимо, изгоняя из своего гестхауза нечисть. Продолжая безостановочно бормотать, он скрывается в коридоре, отмахнув напоследок курильницей в сторону таблички с надписью "да нет, курите" и выпустив прощальный клуб дыма.